С 2022 года на страницах медиа появилось так много терминов с «колониальным» корнем, что все в них запутались и до сих пор часто используют некорректно. Эти понятия, действительно, связаны с историческим неравенством, которое нам досталось в наследство от эпохи Великих географических открытий и последующего передела мира европейскими державами. Но связаны очень по-разному и могут обозначать широчайший спектр вещей от вооруженной борьбы за независимость до нюансов научной карьеры.
Чтобы говорить о пестром наборе понятий, которые так или иначе используются в постколониальных исследованиях, нужно сначала обозначить отправную точку. Так как понятия и империи, и колонии довольно размыты, обычно под первыми в контексте постколониальных исследований подразумеваются европейские империи, начиная с испанской и португальской, а под вторыми — их колонии, в первую очередь заморские. Это сильное упрощение, но чаще всего внимание концентрируется именно на оси Европа (а позднее и США) — заморские территории (Азия, Африка, Латинская Америка).
С точки зрения постколониальных исследований отношения неравенства в контексте колоний устанавливаются между метрополией (как гегемоном) и субалтерном. Гегемон и субалтерн — термины, которые первым использовал итальянский коммунист Антонио Грамши в своих «Тюремных тетрадях». «Субалтерн» — слово, которое пришло в лексикон Грамши из военного языка, оно обозначает подчиненного, младшего офицера. Гегемония — это владычество, тотальное доминирование кого-то или чего-то. Таким образом, отношения гегемон — субалтерн — это отношения глубокого неравенства, где первый доминирует над вторым.
В случае колоний ясно, кто гегемон, а кто — субалтерн. Поэтому на место грамшианского гегемона встал новый термин, метрополия, а субалтерн так и остался субалтерном, или просто колонией. Именно с этими отношениями так или иначе связаны наши термины.
В случае колоний ясно, кто гегемон, а кто — субалтерн. Поэтому на место грамшианского гегемона встал новый термин, метрополия, а субалтерн так и остался субалтерном, или просто колонией. Именно с этими отношениями так или иначе связаны наши термины.
Постколониализм — это направление исследований: postconial studies — постколониальная теория. Это исследования, посвященные ситуациям, в которых происхождение, раса, цвет кожи и владение языком оказываются ключевыми факторами. Как правило, эти ситуации возникают в контексте колониального прошлого. Например, нынешние расовые конфликты в США — следствие торговли людьми в Атлантике, которая продолжалась несколько веков и привела к тому, что в США свозили множество рабов из Африки для труда на хлопковых плантациях и в других сферах экономики.
Постколониальная теория — критическая, известные работы в первую очередь подрывают статус-кво в науке и культуре. Это рефлексивная дисциплина, во многом направленная на то, чтобы осознать происходящее в мире и посмотреть на него под новым углом.
Именно в рамках постколониальной теории появились самые известные работы по теме. Палестинский филолог Эдвард Саид в своей книге «Ориентализм» развенчивает европейские стереотипы о загадочном, иррациональном и страстном Востоке. По мнению Саида, ни о каком монолитном Востоке не может быть и речи, это не более чем образ, сконструированный западными учеными и писателями.
Новаторство Саида — возвращение аполитичных областей науки (например, филологии) в политическое русло. Он показывает, как у самого отстраненного произведения есть контекст неравенства, в котором оно создается. Саид показывает представления европейцев о Востоке как кривое зеркало, за которым реальные территории и люди оказываются невидимыми. Многие авторы, которые писали про арабские страны, описывали картины, которые никогда не существовали в действительности — сила представлений так велика, что люди видели то, что хотели видеть, а не то, что представало в реальности.
Ориентализм — это буквально «востоковедение», и со своей работой Саид пошел против давно и прочно устоявшейся дисциплины. Книга произвела эффект разорвавшейся бомбы, вплоть до того, что исследователю угрожали.
Еще одна важная работа — «Черная кожа, белые маски» Франца Фанона, психиатра с Мартиники (заморская территория Франции на Карибах). Он одним из первых описал, как социальный контекст формирует восприятие расы, как колониальное неравенство проявляется в языке и техниках тела, как работает интернализированное неравенство, когда человек не отдавая себе отчета встраивается в систему неравенства и воспроизводит ее.
Франц Фанон активно участвовал в борьбе с колониализмом. В 1954 году он присоединился к алжирскому движению за независимость, а в 1956 году стал редактором газеты «Воин» («El Moudjahid») алжирского Фронта национального освобождения.
Ученые индийского происхождения создали направление постколониальной теории, известное как subaltern studies — субалтерные исследования. Эссе «Могут ли угнетенные говорить?» философини Гаятри Спивак ставит краеугольный вопрос: если все знание создается извне, то есть ли шанс у субалтернов вообще быть услышанными?
Спивак оказывается одной из первых, кто использует понятие субалтерна не только с точки зрения территории, национальности или расы, а с позиции гендера. В ее эссе примером становится история индийской девушки, которая покончила с собой по политическим причинам, совершив суицид как наиболее радикальный политический жест. И все равно ее поступок восприняли как «женскую историю», где причиной самоубийства могла стать только неудачная любовь.
Еще одна важная работа субалтерных исследований — «Провинциализируя Европу» историка Дипеша Чакрабарти. По мнению Чакрабарти, западные подходы к истории должны быть дополнены и расширены, чтобы повседневному опыту неевропейцев нашлось в ней место. Для этого нужно отказаться от истории, в которой цивилизация появляется «сначала в Европе». Автор критикует мнимую универсальность истории и подчеркивает, что ее элементы нуждаются в пересмотре.
В 2000 году вышла статья социолога и политолога Анибаля Кихано под названием «Coloniality of Power, Eurocentrism, and Latin America» [«Колониальность власти, европоцентризм и Латинская Америка». — Пер. авт.] В ней автор предложил понятие колониальности власти: империи распались, колонии обрели независимость как национальные государства, а неравенство сохранилось. Кихано показывает, насколько глубоко проникло колониальное неравенство: расовые, политические и социальные иерархические порядки, навязанные европейским колониализмом в Латинской Америке. Структура власти привела к кастовой системе, в которой испанцы располагались наверху, а те, кого они завоевали, — внизу, в первую очередь по признакам расы и культуры.
Позже философиня Мария Лугонес расширит восприятие колониальности власти на вопросы гендера. Она покажет, как гендерные ценности и ожидания в Латинской Америке были связаны с европейским восприятием женщин как нижестоящих по отношению к мужчинам.
Восприятие колониального мирового порядка как несправедливого вместе с политическими и экономическими предпосылками привело в ряде колоний к борьбе за независимость. Это первое и самое буквальное прочтения понятия деколонизации: избавление от угнетения со стороны имперской метрополии.
Францу Фанону принадлежит фраза «By any means possible» («Любыми доступными средствами»). Она стала лозунгом вооруженной борьбы за права (в частности, ее использовал активист и проповедник «Нации ислама» Малькольм Икс в США). Война в Алжире, военные действия в Палестине, партизанские движения Индонезии, Мьянмы, Вьетнама и Филиппин, Анголы и Мозамбика — масштаб вооруженных конфликтов на фоне распада империи и появлении права наций на самоопределение (1945 год, устав ООН) был беспрецедентен.
В 1960 году Генассамблея ООН приняла Декларацию о предоставлении независимости колониальным странам и народам. Это стало концом колониализма в его прошлом виде. Недопустимость сегрегации и дискриминации, право на свободу, независимость и самоуправление были закреплены на самом высоком уровне. Декларация признала подчинение народов нарушением прав человека, а дальнейшее существование колониализма — препятствием на пути социального, культурного и экономического развития зависимых народов и международного экономического сотрудничества.
Генассамблея пошла даже против основного принципа модерной империи — идеи прогресса «от развитого к развиваемому». В декларации отдельно прописано, что недостаточная политическая, экономическая и социальная подготовленность или недостаточная подготовленность в области образования не могут быть поводом или предлогом для ограничения независимости.
Так во второй половине XX века открытая колониальная борьба закончилась формальной независимостью большинства имперских субалтернов.
А дальше началось «смутное время», которое продолжается до сих пор. Многие метрополии, дав территориям независимость на бумаге, на практике связали их множеством концессий и других обязательств, которые позволяли и позволяют эксплуатировать природные ресурсы и рабочую силу. Уязвимость бывших колоний превратила их в придатки не только собственных бывших метрополий, но и других набирающих значимость игроков международной арены: США, СССР (а затем и России), Китая. Получив формальную независимость, страны не были способны защищать свои интересы, а их культуры были сильно подавлены (какие-то и вовсе уничтожены). Кроме того, именно эти территории стали полем боя холодной войны, то есть множества вооруженных конфликтов, связанных с соперничеством СССР и США.
Большая часть современного глобального миропорядка — это наследие колониальной эпохи, поэтому слово «постколониальный» стало использоваться так часто: мы буквально живем в постколониальном мире.
Анибаль Кихано указал, что распад империй не привел к устранению неравенства. В деколонизации нуждается сам социальный порядок бывших колоний и метрополий, то есть всего мира. Даже те территории, которые нельзя посчитать ни первыми, ни вторыми, оказались под влиянием системы.
Для социальных ученых первичным всегда становится производство знания и культуры: работа ученых, преподавателей, писателей, режиссеров и художников. Поэтому и попытки что-то изменить происходят именно в этой области. Сама академическая система глубоко колониальна. Основные университеты расположены в США, Великобритании, Австралии, Канаде и европейских столицах. И университеты, и научные журналы — это строгая иерархия. То, как должны быть изложены новые исследования, что нужно изучать, кто может это делать, заложено в системе грантового финансирования и индекса цитируемости. Но глубже всего находится взгляд самого исследователя, который смотрит на свое научное поле с европоцентричных позиций, потому что других в науке просто нет: история не дала возможность неевропейским институтам производства знания развиться и добиться успеха.
Именно здесь находится точка разговора о деколониальности или деколонизации знания. Деколониальные теоретики тоже революционеры, которые упрекают постколониальных теоретиков в конформности и описательности. Да, проблема есть, но что мы можем сделать для ее решения? Деколониальный поворот сознательно строится как иная парадигма, выпадающая из линейной истории популярных идеологий: христианства, либерализма, марксизма. Вместо этого теоретики фокусируются на исследовании границ мышления и выходият к возможности неевропейского образа мыслей и действия.
Антрополог Эдуардо Вивейрос де Кастру в «Каннибальских метафизиках» предлагает деколонизировать сознание радикальным образом: отказавшись не только от европоцентричности, но и от антропоцентричности. Для коренных народов Бразилии, о которых пишет Вивейрос де Кастру, взгляд на себя относителен. Мы представляем себя людьми, потому что мы смотрим со своей точки. Когда ягуар смотрит из своей точки, он тоже представляет себя человеком, и вещи меняются местами — наша кровь для ягуара становится не кровью, а маниоковым пивом.
Деколониальный проект отталкивается от идеи, что модерность (современное общество с ценностями, которые устоялись в эпоху Нового времени) невозможна без своей темной, иррациональной колониально-имперской стороны — в частности, так считает исследовательница и писательница Мадина Тлостанова. Поэтому с модерностью надо постараться размежеваться, насколько это возможно, например попробовать сделать легитимным то знание, которое в нашей системе координат не считается значимым: сказки, колыбельные или семейные истории.
Сделать значимым то, что считалось неразумным, ненаучным и попросту неважным, пожалуй, основная задача деколонизации знания. Представить себе реформы, в результате которых найдется место для совершенно новых точек зрения, очень сложно, но именно это и называется политическим воображением. Из попыток помыслить иное будущее и возникают реальные политические движения.
Литература по теме
Гаятри Спивак. Могут ли угнетенные говорить?
Дипеш Чакрабарти. Провинциализируя Европу
Франц Фанон. Черная кожа, белые маски
Мадина Тлостанова. Деколониальность бытия, знания и ощущения
Сергей Абашин. Советский кишлак. Между колониализмом и модернизацией
Эдвард Саид. Ориентализм
Эдуарду Вивейруш де Кастру. Каннибальские метафизики
Юрий Слёзкин. Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера