Рассказывая в новой компании о том, откуда ты или кем работаешь, одобряя, критикуя или игнорируя чью-то политику или поведение, публикуя пост в группе молодых мам или выбирая оливье вместо салата с креветками, человек проявляет свою идентичность, как правило не задумываясь об этом.

^{Гендер, возраст, этничность, национальность, классовая и религиозная принадлежность и многое другое служат способами идентификации себя и других.} Эти идентичности находят отражение в том, как мы говорим о себе, ведем себя, что едим и во что одеваемся. Так нас узнаю́т и оценивают другие люди.

Базовое определение идентичности звучит так: ^{идентичность — это то, как люди соотносят себя с группами, или групповыми категориями, и выстраивают более или менее четкие представления о сходстве и различиях между «нами» и «ими».} Идентичности можно представить как лейблы: «женщина», «подросток», «журналистка», «русская», — которые обладают значением для нас и окружающих.

С одной стороны, ^{идентичности могут меняться в течение жизни:} ребенок становится взрослым, младший менеджер поднимается по карьерной лестнице до статуса начальника отдела, а молодой парень из деревни может переехать в большой город и прижиться на новом месте. С другой стороны, есть постоянные идентичности, например по месту рождения или первому языку. Но все эти примеры содержат главный парадокс идентичностей, который говорит об их социальной природе: они всегда императивны и ситуативны, то есть одновременно навязаны и выбираемы.

Антрополог Томас Эриксен в книге «Что такое антропология?» пишет об этом так: «Этническая идентичность императивна в том смысле, что редко можно освободиться от нее полностью: если ты нуэр, тробрианец, сикх или англичанин, ты всегда им останешься. В принципе, я могу принять решение говорить с завтрашнего утра только на немецком, но я не могу сделать так, чтобы норвежский перестал быть моим первым языком, и не могу заставить всех вокруг прекратить считать меня норвежцем. Однако можно проводить стратегические переговоры по определению ситуаций и тщательно выбирать ситуации с таким расчетом, чтобы этническая идентичность (или другие императивные идентичности, например гендер и возраст) была более или менее несущественной».

Чтобы идентичность работала, должен существовать связанный с ней набор смыслов, символов, сценариев поведения и, например, артефактов материальной культуры. Внутреннее определение идентичности может меняться на протяжении истории и от группы к группе. Например, в XIX веке быть ребенком из рабочей семьи значило не то же самое, что быть ребенком из семьи потомственной аристократии: вы окружены разными игрушками, одеждой, не говоря уже об интерьере детской комнаты или наличия таковой. От вас ожидают разного поведения: помогать матери поддерживать быт и осваивать работу на заводском станке или цитировать поэтические пассажи и учиться основам дипломатии. И это совсем другой набор смыслов и ожиданий, чем тот, что связан с возрастной идентичностью «ребенок» сегодня, например в местах, где принят стандарт обязательного школьного образования или интересы ребенка стоят в приоритете.

Переосмыслить содержание и социальное значение идентичностей — политический вопрос, который остро встал во второй половине XX века на волне деколонизации, религиозных и национальных кампаний, движений за гендерные и расовые права. Идентичности стали предметом публичного обсуждения и пересмотра — быть женщиной, чернокожим, несовершеннолетним или индонезийцем должно было означать нечто иное, чем раньше.

^{Конструирование новых смыслов для старых ярлыков и изобретение тех, которых раньше не существовало, пошатнуло восприятие идентичности как качества, которым человек владеет или обладает.} Идентичность стала пониматься как процесс, которым управляют определенные субъекты: политики, активисты, писатели, религиозные лидеры или просто один человек. И этот процесс всегда перформативен.

Что значит перформативность? Она говорит нам о том, что нет никакой заданной идентичности. Идентичность всегда создается в ситуации взаимодействия с другими, и всякий раз ее значение определяется заново на основе доступных примеров и реакции аудитории.

^{Идентичность стала центральным понятием для многих движений за права и свободы.} Говоря о дискриминации, мы всегда подразумеваем, что физическое или символическое насилие (угнетение, которое не связано напрямую с телом человека, но подчеркивает его подчиненное положение) происходит над некой группой людей с общей идентичностью: этническими меньшинствами, женщинами, детьми. Активисты и правозащитники стремятся переопределить значение идентичности и социальный статус группы.

Феминистское движение в 1960–1970-х годах попыталось снять знак равенства между идентичностями «женщина» — «мать» — «домохозяйка» и предложить иной способ восприятия женщин, с одной стороны, и сценариев поведения женщин — с другой. Любая женщина могла стать политической лидеркой, уважаемой писательницей или вообще кем угодно.

Об идентичности любят говорить и представители государства, например изображая военные и политические конфликты как конфликты этнических или национальных групп. Важно, что ^{эти групповые лейблы никогда не действуют только как способ называния — они связаны с упрощенными объяснениями и должны вызывать определенные эмоции.} Кровожадные и необразованные *вставьте национальность, этничность, политическую принадлежность* вызывают у нас критику и отвращение, тогда как честные и милосердные *то же самое* — сострадание и поддержку.

Работа над коллективной, групповой идентичностью — стратегия, которую применяют и те, кто эксплуатирует, и те, кого эксплуатируют, и те, кто стоит с краю. С одной стороны, понятие группы позволяет четче формулировать требования прав, свобод, справедливости, осуждения. С другой — характеристики группы начинают значить больше, звучать громче и действовать лучше, чем поведение и личность индивида. Говоря проще, политики групповых идентичностей подменяют одни стереотипы другими.

Антрополог Роджерс Брубейкер критикует «группизм» как еще один способ фальсификации: «Репрезентация конфликта как конфликта между этническими или национальными группами может затемнять поставленные на карту интересы и запутанную динамику. То, что представляется как этнический конфликт или этническая война (как, например, насилие в бывшей Югославии), может иметь отношение не только и не столько к этничности, сколько к бандитизму, военной диктатуре, беспринципному грабежу или незаконным доходам». Иными словами, описание конфликта как только этнического попросту заслоняет интересы других групп (например, экономические), которые могут за ним стоять.

Индивидуальная работа с идентичностью приобрела большое значение в ХХ и ХXI веках. Терапевтическая культура, эмоциональный менеджмент или лайф-коучи требуют от нас работать над собой, преодолевая травмы и дефекты характера, чтобы стать лучшими версиями самих себя. Страничка в фейсбуке или аккаунт в дейтинговом приложении автоматизируют представление наших идентичностей, предлагая ограниченный набор слотов «о себе» и определяя их как наиболее важные.

^{Работа над идентичностью как персональный проект стала еще и популярным художественным высказыванием.} Дэвид Боуи практиковал постоянную пересборку своей идентичности, и именно это сделало ему имя на поп-музыкальной сцене. Фанаты знали его как Дэвида Боуи, Зигги Стардаста, Джозефа Меррика, Лазаря; менялись не только музыка и костюмы, но и сам сценический персонаж, его история, гендер, сексуальная ориентация, раса. Музыкальный критик Саймон Кричли писал, что в перформансе Боуи всегда виден кризис проекта идентичности: вслед за утопией свободы быть кем захочешь всегда появляется нагромождение ожиданий, каким именно ты должен быть.

Другой пример и другую тактику работы с идентичностью предложила феминистка и писательница Одри Лорд. В книге «Зами: новое написание моего имени» («Zami: A New Spelling of My Name», 1982) она вводит новый жанр литературного письма на стыке истории, биографии и мифотворчества — биомифографию. Лорд переписывает свою биографию, превращая в главную сюжетную линию конфликты между тем, как ее видят другие — люди и институты, — и тем, как она видит себя. Пятилетняя — с богатым и сложным пониманием того, как устроено общество; официально диагностированная слепая, описывающая мир, полный цветов и оттенков; девочка, которая исследует свою сексуальность и наслаждается собственным телом. Вымышленная биография Лорд показывает, что идентичность — это повторяющийся вопрос к самим себе «Что значит быть кем-то?»